Главная » 2007»Август»24 » Машина времени. Чукотка переносится из прошлого в будущее
Машина времени. Чукотка переносится из прошлого в будущее
18:01
С тех пор как губернатором Чукотки стал харизматичный Роман Абрамович, СМИ полюбили раскрашенный во все цвета радуги Анадырь и фольклорные праздники оленеводов. Что происходит по будням в тех местах, где и Анадырь считают далекой столицей, для большинства россиян остается загадкой.
Лаврентия
Райцентр Лаврентия в 2006 году выглядит, как агитка в жанре “было и стало”. На окраинах еще ржавеют вездеходы с разорванными гусеницами, бочкотара и транспортные контейнеры; вдоль главной улицы блестит виниловой обшивкой новое жилье и районная больница от турецкой стройфирмы Yamato. Лаврентия — это полторы тысячи жителей, изолированных от большой земли; летом сюда заходят сухогрузы, самолеты “Чукотавиа” летают круглый год, но только “по погоде”; наземного сообщения с материком нет никакого. При желании на Аляску можно сходить на веслах; говорят, пользуясь безвизовым режимом, местные так и поступали, пока чья-то лодка не перевернулась. Лодки — вельботы с моторами Yamaha или байдары, обтянутые шкурами, — зимуют в ангарах вдоль поселкового пляжа; приморские села Чукотки — анклав традиционного морского промысла. Когда Международная китобойная комиссия объявила в 1982-м мораторий на коммерческую добычу китов, Чукотке ради сохранения этнических традиций была выделена квота — 140 животных в год. Похожий скорее на вузовского преподавателя, чем на бюрократа, глава администрации Чукотского района Михаил Зеленский демонстрирует угрожающего вида нож и сетует: “зеленые” радикалы не понимают смысла охоты — они видят в ней только убийство, но сложные отношения коренных жителей со зверем всегда носили ритуальный характер. Загарпуненного кита в приморских селах еще недавно “встречали” танцем, как гостя; такая охота не нарушает гармонии с природой, она сама по себе — гармония. Сегодня аборигенный промысел китов — занятие, имеющее формальные признаки экономической деятельности; “морзверобои” числятся в штате совхозов и получают фиксированную зарплату. Проблема в том, что в условиях моратория на коммерческий вылов отрасль функционирует как благотворительный фонд: коренному населению Чукотки разрешено бить китов и употреблять их в пищу, но продавать их запрещено категорически.
Лавируя между социальной ответственностью и ежегодными убытками, администрация ЧАО разработала проект производства биоактивной добавки OMEGA-3 из жира ластоногих: нерпу в отличие от китов промышлять никто не запрещает. Только на российском рынке препарат приносит по 17 млн. долларов в год. По утверждению замгубернатора Михаила Соболева, когда чукотская делегация привезла свои предложения на международную выставку в Ханое, в переговоры с ней вступили сразу четыре крупных концерна. Полиненасыщенные жирные кислоты — так называется OMEGA-3 на языке фармацевтов — последний писк лекарственной моды; препарат дорог, популярен и помогает, судя по аннотациям, от всего сразу. Наладить его выпуск на Чукотке — и труд охотников окупится. Из опыта японцев, которые в последние годы все активнее лоббируют отмену моратория, известно: 65% совокупной стоимости, создаваемой в китобойной индустрии, приходится как раз на продукты глубокой переработки, ферментное сырье и БАД.
Но пока вариант OMEGA обсуждается в Анадыре, мы стоим на берегу Берингова моря. Я оглядываюсь по сторонам и мучительно соображаю: в Лаврентия есть какая-то неуловимая странность. Все депрессивные регионы России похожи, и главная их примета не ветхое жилье, не раздолбанный транспорт и даже не повальный алкоголизм. Первое, что замечаешь в таких местах, — это отсутствие молодых лиц: люди репродуктивного возраста оттуда просто бегут. Безнадежные селения стариков разбросаны от Псковской области до Дальнего Востока; там больше некому рожать, там только умирают. Лаврентия в этот безрадостный стереотип явно не вписывается. Человеку с фотоаппаратом здесь приходится нелегко: его поминутно атакуют стайки смуглых мальчишек, и каждая стайка просит об одном и том же — сфотографируйте. Всех вместе, каждого по отдельности, на фоне моря и на фоне заснеженных сопок. Когда затвор щелкает, на лицах расцветает выражение такого заоблачного счастья, что даже честное предупреждение — у меня! не получится! прислать вам всем!! по фотографии!!! — не может его омрачить. Все, чего хотят эти дети, — увидеть себя на экранчике цифровой камеры, и их чертовски много. Застенчиво потоптавшись в сторонке, ко мне подходит наконец взрослый чукча. Под курткой заметен двубортный клубный пиджак, на материке такие носили в начале 1990-х. Просьба та же. “Я дам свой e-mail, пришлешь?” — спрашивает чукча, удовлетворившись картинкой на экране.
Демографический взрыв, строительный бум, e-mail, руины советских бараков, байдары, киты — Лаврентия похож на оттюнингованную каким-то безумцем машину времени.
Лаврентия — Лорино
Чукотка, как известно всякому, — это сплошная тундра: однообразная плоскость, покрытая снегом зимой и невзрачной растительностью в остальные два месяца. Ну, может быть, не два, а три — в подробности этот “всякий” вдаваться не любит. Дорога из Лаврентия в соседнее Лорино поначалу петляет среди пологих холмов. Слева темнеет какая-то расселина, похожая на свежий след оползня, — “сбежавшее озеро”, которое этим летом, не утруждая себя объяснениями, покинуло берега и за одну ночь до дна слилось в Берингово море. Как это вышло, в Лаврентия никто толком не понимает, но посмотреть на феномен сходили, кажется, все. Я бы, пожалуй, тоже лучше пошел: машину трясет безбожно, и автофокус не успевает захватить картинку за окном. А там есть что поснимать: после тарелки заброшенной радиолокационной станции, среди сопок, на которые нанизаны дымные кольца облаков, начинаются инопланетные каменные поля. Нагромождения шершавых бурых валунов еще не засыпало снегом; чукотский Мордор, ландшафт без признаков жизни. Дорога завивается в подозрительный серпантин, он выписывает очередную петлю, и тут взгляду открывается нечто окончательно потустороннее. Перед лобовым стеклом вырастают черные хребты, которые походили бы на отвалы угольного месторождения, не будь каждый из них высотой с московскую новостройку средней этажности. Матовая чернота вулканической породы, белый снег, бледное небо — других цветов не видно; добро пожаловать в черно-белый мир. Хваленый канарский остров Лансароте ошеломил писателя-неврастеника Уэльбека: он нашел тамошний пейзаж бесчеловечным. Лансароте тоже покрыт черной лавой, но по ней бродят назойливые немецкие отпускники и курсируют туристические автобусы. Мы повстречали только ребенка лет десяти, уверенно шагавшего в сторону Лаврентия, и самодельную тележку, запряженную собаками. Тележка стояла у обочины и производила впечатление аварийной: хозяева — надо думать, семейная пара — сосредоточенно распутывали упряжь.
Говорят, прошлым летом по этому маршруту возили сборную иностранных туроператоров, приглашенных администрацией ЧАО. О коммерческих результатах поездки пока неизвестно, но я бы на месте туроператоров не раздумывал.
Лорино
Лорино — памятник политике укрупнения; в 1968-м сюда силой согнали жителей сел поменьше; впрочем, если не знать об этом, впечатление — идиллическое. С высокого берега, на котором стоит поселок, открывается панорамный вид на обрамленную сопками долину, на темные галечные отмели, на море — причем первые полчаса смотреть хочется во все стороны сразу. В самом Лорино тоже есть на что посмотреть. Звероферма им. Ю.С.Гусецкого — владение муниципального предприятия “Кэпэр” (по-эскимосски — росомаха). Дощатые помосты на высоких сваях уставлены параллельными рядами клеток, в которых содержится 1516 песцов. Не “около полутора тысяч”, а именно так — 1516: чукотской статистике вообще присущ педантизм, но когда цифры озвучивает рядовой зоотехник — зрелых лет дама в пронзительно-бирюзовом пальто, — это особенно впечатляет. Все хозяйство обслуживают 24 человека. За год песцы съедают 17 тонн китового мяса, его поставляют морзверобои того же “Кэпэра”. Над клетками кружат океанские чайки, а зоотехник продолжает сыпать цифрами; благодаря этой ее непрошеной отчетности в голове у меня начинает оформляться что-то вроде бизнес-плана. В хранилище пушнины на крючьях висят шкурки, которые привычный к московским ценам взгляд с ходу оценивает в десятки, если не сотни тысяч. Корма — фактически дармовые. Песцы зимуют на улице, в тех же клетках — следовательно, расходы на отопление минимальны. Такое предприятие не может быть убыточным, между тем впечатления совхоза-миллионера оно не производит. На самом деле проблема “Кэпэра” типична для всего сельского хозяйства ЧАО, и это — сбыт. Удаленность Чукотки от основных рынков одинаково болезненно сказывается и на рыбной промышленности, и на оленеводстве, и на звероводческих хозяйствах: произвести продукт здесь — полдела. Гораздо сложнее его отсюда вывезти, а еще сложнее — организовать на далеком материке сколько-нибудь эффективную дистрибуцию чукотских товаров. Красная икра “Чукотрыбпромхоза” и вкуснее, и полезнее сахалинской: в ней меньше соли и консервантов. Каждую путину такой икры заготавливается до 12 тонн. Вы часто видите ее в супермаркетах? Пушнина “Кэпэра” тоже достойно смотрелась бы на любой международной ярмарке, но здесь, в Лорино, и Анадырь вспоминается как недосягаемо-прекрасное далеко. Потенциальных партнеров могла бы заинтересовать низкая себестоимость лоринского песца, впрочем, никаких партнеров у хозяйства пока нет.
Сдается мне, не только потому, что мало кто в мире догадывается о существовании Лорино.
P.S. Ключи
Вопреки утверждениям некоторых библеистов рай земной не стоит искать в междуречье Тигра и Евфрата — он расположен между поселками Лаврентия и Лорино Чукотского района. Просто об этом, повторюсь, мало кто догадывается. В узкой долине между двумя грядами заснеженных сопок даже летом слишком холодно для комаров и мошки, зато в ней есть горячий источник, солоноватая вода которого не замерзает зимой, гостиница на 20 мест и, вероятно, единственная на Чукотке плантация базилика. Летом этот спа-курорт превращается в пионерлагерь, детей завозят в три смены, и их присутствие немного стесняет взрослых: по традиции в шестидесятиградусное озерцо погружаться следует нагишом. “Вот под этим камнем бьет термальный ключ. Садитесь. Нужно просидеть как можно дольше, сколько сможете, чтобы прогрелись ноги”, — с гордостью инструктируют меня местные. Камень нестерпимо горячий; вечереет, над водой клубится пар, и солнце, как будто позируя, садится ровно там, где смыкаются ряды сопок. Удерживать ступни на целебном валуне больше десяти минут невозможно, я вылезаю и бреду в сторону гостиницы. Вид на безлюдную долину. В отдалении появляется крошечная машинка, она приближается и приобретает очертания “УАЗа”. Тридцатилетний священник отец Леонид — тот самый, который хлопотал прошлой весной за двух пеших туристов, обошедших весь мир, но арестованных на российской границе близ Уэлена, — приехал из Лаврентия проведать теплицы, построенные его прихожанами. “После истории с путешественниками я поп-звезда”, — батюшка демонстрирует чувство юмора. Горячая вода ключей круглый год обогревает делянки с огурцами и зеленью, священник с довольным видом предъявляет пучок базилика. Сгущаются сумерки, отец Леонид между делом сообщает: в планах у него небольшой рыбоперерабатывающий заводик — общине надо как-то зарабатывать на строительство нового храма.
Обратная дорога в Лаврентия лежит сквозь непроницаемую мглу — едем медленно. Священник замечает полярную сову, хотя я не могу разглядеть даже обочины. Он вспоминает: после Сергиева Посада предложили выбор. Можно было распределиться в ЮАР, а можно — на Чукотку. Отец Леонид выбрал Чукотку.
отлично написано, особенно описание скальных выходов от "заброшенной радиолокационной станции" и дальше - эти скальные выходы меня всегда в дрожь бросали, просто как на родине побывал после прочтения. ТОлько это не РЛС, обычная "Орбита", принимающая параболика с передатчиком на поселок - телевизор нам так показывали :) Правда, на соседней сопке действительно был пункт слежения, но его давно нет и дорога мимо него не идет.
С тех пор как губернатором Чукотки стал харизматичный Роман Абрамович, СМИ полюбили раскрашенный во все цвета радуги Анадырь и фольклорные праздники оленеводов. Что происходит по будням в тех местах, где и Анадырь считают далекой столицей, для большинства россиян остается загадкой. 
